Двойной детский портрет кисти Макарова

Я не помню, когда первый раз оказалась в Пермской художественной галерее — мне кажется, что в моей жизни она была всегда. Я понимаю, что не могла впитать ее с «молоком матери» — наверное, все же мама привела туда в два или три года. В этом возрасте ребенка больше всего интересуют не виды и пейзажи, не техники и мастерство, а сама жизнь, его сверстники. Первое, что я помню — как, наверное, четырехлетняя, стою, держусь за руку маму, смотрю на двух девочек на картине и говорю — «Мама, а можно я с ними поиграю?».

В чем-то мое восприятие картин всегда было похоже на восприятие книг — я умело домысливала огромный мир за границами рамок. На этой картине были две девочки, мои тогдашние ровесницы, наряженные в парадные белые платья (мама, давай сошьем мне такое же?), надевшие мамины бусы и еле-еле сидящие на кресле, чтоб попозировать художнику. Маша и Соня Перовские (уже потом я узнала, как их зовут), изображенные Иваном Макаровым, мне казалось, вот-вот утратят эту серьезную степенность, улыбка пряталась в самых уголках их губ. В портрете сестер Перовских очень много света — сперва мне казалось, что источник сторонний, свет падает из откуда-то сбоку, из окна, в которое смотрит одна из сестер. Но со временем я поняла, что это святятся сами девочки, что свет — он внутри них.

Этот внутренний свет, который так точно сумел поймать Макаров, наверное, сжигал их — Соня Перовская, когда подрастет, станет той самой Софьей Перовской. Которая через четверть века организует убийство императора Александра II.

Отец девочек, Лев Николаевич Перовский, активно делал карьеру. Когда Соня и Маша появились на свет, он был губернатором Пскова, потом губернатором Крыма — и, наконец, губернатором Петербурга. А мама, Варвара Степановна Веселовская, из происходила из небогатой, но старинной русской дворянской семьи. Дети Варвару Степановну обожали, Мария оставалась рядом с ней до самой ее смерти, а Софья старались увидеться с мамой даже под угрозой ареста. Сперва девочки жили с отцом в Пскове, а когда Соне исполнилось шесть — в своем имении в Крыму (сейчас там санаторий). Софья вспоминала свое детство как безоблачное, полное солнца, сперва речных, а потом морских прогулок, игр со сверстниками — так было до самого переезда в Петербург.

Воспитание девочки получили домашнее. Няньки и знакомые семьи вспоминали Машу как вдумчивую и спокойную, а Соню как озорную, проказливую, но в целом не злобливую девочку, очень подвижную и веселую. Кстати, Соня была зачинщицей почти всех детских проделок сестер — Маша следовала за ней. На картине Ивана Макарова эту непоседливость, стремительность тоже видно — если Маша позирует, то Софья вертится и явно стремится убежать в сад. (Хотя тут специалисты со мной не соглашаются, они позу Сони (в бусах девочка) называют более статичной, монументальной).

Дальше история стара как мир — отец, получивший назначение в Крым, сперва взял с собой жену и детей, а потом они стали ему «мешать» делать политическую карьеру. Вскоре Варвара Степановна с Машей и вовсе покинули Петербург и уехали в свое имение Крым. Там, в Крыму, Маша встретила будущего мужа Михаила Загорского и жила в общем-то спокойную и ничем не примечательную жизнь. А в 27 лет умерла родами. К сожалению, скончался и младенец.

А вот Соня осталась в столице — она хотела учиться. Однако Софья взбунтовалась против родителей и отказалась поступать в Смольный институт, считая учебу в нем «бесполезной блажью для белоручек». Она пошла на Аларчинские женские курсы при мужской гимназии.

На курсах, где в основном учились дочери мелких чиновников и мещан, Софья приобщилась к идеям народничества и решила посвятить свою жизнь просвещению простого народа и борьбе за его лучшее будущее. Естественно, что отцу вскоре доложили о сомнительных знакомствах дочери, но его попытки как-то повлиять на Софью оказались безрезультатными. Девушка просто сбежала из дома, а когда её стала разыскивать полиция, уехала в Киев. Домой она вернулась только после обещания отца выдать ей паспорт и разрешить жить самостоятельно.

Сдав все экзамены за гимназический курс, Софья поступила на педагогические курсы, чтобы стать народной учительницей. Она попала в списки «политически неблагонадежных», ей даже не выдали диплом учительницы после окончания курсов. Но это девушку не смутило, и она уехала в Тверскую губернию работать помощницей учительницы в селе Едименово, а затем, получив диплом, преподавала в Самарской и в Симбирской губерниях.

В идеях просвещения крестьян девушка быстро разочаровалась и вернулась в Петербург, где стала обучать рабочих. Одновременно Софья содержала конспиративную квартиру, в которой проходили занятия революционных кружков. Уже в январе 1874 года несколько петербургских кружков разгромила полиция. Софья была арестована и оказалась в Петропавловской крепости, где провела почти полгода. Отец добился, чтобы её выпустили на поруки, но преподавать в школе девушке запретили. Даже в 19 веке власти вполне понимали, что учитель — это властитель умов.

Чтобы не зависеть от родителей, Софья окончила фельдшерские курсы и уехала работать фельдшером в симферопольскую земскую больницу, где снова занялась организацией революционных кружков. В 1877 году последовал новый арест, а затем и суд по «процессу о ста девяноста трех» (ну почти наша с вами современная Болотная).

Суд для Софьи прошел благополучно, её всего лишь отправили в Олонецкую губернию в административную ссылку. Но по дороге девушка от жандармов сбежала — и поставила себя вне закона.

А история России шла своим чередом и российские революционеры раскололись. Софья поддержала ту часть партии, которая выступила за индивидуальный террор. Девушка искренне считала, что убийством царя и нескольких видных сановников можно привести народ к революции. Ощутимо влиял на ее мнение и гражданский муж Софьи — Андрей Желябов. Перовская вошла в Исполнительный комитет «Народной воли» и стала деятельным участником подготовки покушений на российских чиновников. После взрыва в Зимнем дворце, например, погибли 11 человек и еще 56 получили ранения.

Но главным стремлением Перовской стало убийство императора. Софья участвовала в подготовке двух покушений на Александра II в 1879 и 1880 годах. Тогда убить императора не удалось.

После ареста Желябова Софья возглавила группу террористов, готовящих очередное покушение на царя. Убийство императора произошло 1 марта на набережной Екатерининского канала около 2 часов 25 минут пополудни. Бомбой, брошенной под ноги лошадям Николаем Рысаковым, императорская карета была частично разрушена. Сам Александр не пострадал и подошел к задержанному к Рысакову. Однако в это время ему под ноги Игнатием Гриневицким была брошена вторая бомба, смертельно ранившая императора. А сигнал о нападении — взмах белым платочком — отдала сама Софья Перовская.

После убийства Софья отказалась уехать из Петербурга и стала готовить освобождение Желябова. 10 марта её арестовали и вместе с другими пятью участниками убийства императора предали суду.

Все шестеро обвиняемых были приговорены к повешению, но для беременной Геси Гельфман исполнение приговора отложили (впоследствии она умерла в тюрьме). Софья Перовская вместе с другими участниками убийства императора была повешена 3 апреля (15 по новому стилю) 1881 года на плацу Семеновского полка.

____________________________


Потом, уже во взрослой жизни, я видела много портретов Макарова — серьезных, степенных... и живых. Он умел в паре штрихов буквально, в залегших тенях и вбежавшем откуда-то из-за пределов картины свете — поймать настроение. Усталость у императрицы Марии Федоровны, очаровательную детскую неуклюжесть и некоторую наивность у Екатерины Тютчевой, болезненный румянец Анастасии Ушаковой. Но самое потрясающее — жизнь, улыбка, порывистость, мгновенно сменяющиеся эмоции — ему удавалось в детских портретах. Я очень люблю и его портрет Ольги и Варвары Араповых (ах, эта смешинка в самых уголках губ у старшей сестры, осознающей свою неотразимость и мягкая, просыпающася нежность у младшей), и портрет рыженькой неизвестной девочки.

Но Маша и Соня, написанные крупными мазками, два мотылька-однодневки, выхваченные кистью художника из окружающей их темноты, все еще остаются самыми верными подружками моего детства, смотрящими в окно и торопящимися выскочить в сад, играть в прятки и в догонялки. В моем мире они так никогда и не повзрослели и не стали из прекрасных детей страшными взрослыми...

Решаем вместе
Есть вопрос? Напишите нам